пытаясь отобрать у него мяч. Но он, дразня их, стал подкидывать мяч еще выше, и мяч уже стал опасно отклоняться в сторону гаража.
— Отдай! — громко закричала Вика. — Отдай, хулиган!
И тут Кузя подлетел к Лешке, взмахнул своим автоматом и треснул его по спине. Еще размахнулся, еще ударил!
— Отдай сейчас же! — басом закричал он.
Оксана торопливо полезла на подоконник. Она высунулась в форточку как раз в тот момент, когда Лешке попало автоматом по руке. От боли он выпустил мяч, но другой рукой дал Кузе такую затрещину, что у Оксаны сердце зашлось, а Кузя повалился лицом прямо на асфальт.
Оксана летела со второго этажа, и ее воображение рисовало самые страшные картины: расплющенный нос, рассеченный до кости лоб, сломанная рука, сотрясение мозга…
Кузя стоял в окружении девочек. Они отряхивали его пальтишко, шаровары, а Вика платком осторожно протирала щеку вокруг ссадины.
Оксана поразилась: на лице сына она увидела затаенную гордость и… счастье.
Дома, когда она стала его умывать, а потом еще достала из аптечки зеленку, он все-таки расплакался.
— Вот девочки во дворе услышат, красиво будет? — сказала Оксана.
И Кузя сразу замолчал.
Это была любопытная вещь — любовь такой крохи. Он мог прийти и сказать:
— А правда, синяя шапочка лучше всего?
И Оксана знала, что у Вики появилась обнова.
Мог прийти и огорченно заявить:
— А в третьем классе столько уроков задают — дохнуть некогда.
В школу он теперь ходил спокойно и не волновался даже в четверг, когда было рисование.
— Ну, что сегодня учительница сказала про твой рисунок? — интересовалась Оксана.
— Ничего не сказала, посмотрела и дальше пошла.
А как-то похвастался:
— Сказала, что деревья и цветы у меня лучше получаются, чем машины и люди.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Оксана. — Даже настоящие взрослые художники не всё умеют хорошо рисовать. Одни рисуют природу — их пейзажистами зовут, другие море — маринисты… Ты, значит, пейзажист.
— А кто машины рисует, они как называются?
Оксана никак не могла вспомнить, что слышала об этом. Дизайнеры? Нет, не то. Урбанисты, что ли?
— Я не знаю, — призналась она.
— А Вика все знает, — убежденно сказал Кузя.
— Конечно, Вика все знает. — Оксана поймала себя на том, что чуть не сказала «твоя Вика». Вовремя спохватилась.
Как бы то ни было, но теперь ей легче было с Кузей справляться. Стоило сказать, что девочкам — Кате, Вике — не понравилось бы, услышь они, как ему по десять раз надо напоминать, что пора спать, — он тотчас же вставал и отправлялся в постель.
Если ему не хотелось идти с Оксаной в магазин или на рынок — Оксана не любила оставлять его одного во дворе, — опять-таки можно было прибегнуть к испытанному средству:
— Я видела, как Вика сегодня помогала маме нести сумку из магазина. Вот что значит большая девочка, понимает, что маме тяжело.
И Кузя шел с Оксаной в магазин или на рынок.
Как-то Кузя прибежал весь потный, встрепанный и сразу бросился к своим книжкам.
— Ты что там роешься, что тебе надо?
— Вика просила принести ей «Нахаленка».
«Нахаленок» был из серии подарочных, и Оксана строго сказала:
— Эту книгу нельзя, она новая.
— Мы только посмотрим, и я принесу.
У вас у всех руки грязные, вы испачкаете книгу. Нельзя.
Кузя нервно стал кричать, что они не испачкают книгу, что он обещал Вике, что он помоет руки. Он побежал в пальто в ванную, открыл кран с бешеной струей воды, намочил рукава…
Оксана решила проявить твердость: еще не хватало, из-за какой-то девчонки он будет истерики закатывать.
— Выйди из ванной! Никакой книги не получишь! Все!
Кузя вдруг зарыдал. Она никогда не слышала, чтоб он так рыдал, с таким отчаянием, с такой болью. Оксана почувствовала себя убийцей.
— Кузя, послушай, разве можно так! Маленький мой, да что ты, разве мне жалко для тебя книгу, просто я не хочу, чтоб ты так торопился, так бегал. Ты ведь весь вспотел, руки пошел мыть в пальто. Вот папе расскажу, посмеется. В пальто руки мыть!
Оксана смеялась, а у самой были слезы на глазах. Она помогла Кузе раздеться, умыла ему и руки, и лицо, напоила водой и, когда он перестал всхлипывать, снова одела, дала ему эту трижды неладную книгу.
— Вот теперь другое дело, теперь я вижу, что книжку ты не испачкаешь. Теперь, пожалуйста, иди.
Кузя медленно, словно у него уже не было никаких сил, отправился во двор.
Вика не ждала его, играла с девочками. Но Кузя покорно, как вассал какой-нибудь, пошел к ней, издалека протягивая руку с книгой.
После этого случая Оксана и вовсе невзлюбила Вику, хотя сама себе в этом не признавалась. Но как уберечь сына от этой напасти? Что придумать? Конечно, это пройдет само собой, но сейчас… сколько это будет длиться?
Она понимала, что все это выглядит со стороны смешно и нелепо. Расскажи ей кто-нибудь о подобном, она бы просто посмеялась: есть о чем беспокоиться — забавная детская история. Но как бы это ни было смешно со стороны — сознавать, что какая-то чужая девочка имеет неограниченное влияние на ее сына, было для Оксаны тягостно.
— Ой, — сказала она однажды, вернувшись из магазина, — я сейчас иду, гляжу — Вика. Нос синий, щеки синие, такая страшная, а рейтузы зеленые, пальто красное… Настоящий попугай.
Кузя исподлобья посмотрел на нее и сурово заметил:
— А у тебя тоже нос синий.
У Оксаны даже ноги подкосились.
Наступила зима. Отпуск у Оксаны кончился — и очередной, и за свой счет. Кузя опять стал ходить в «продленку». И Оксана была рада, что хоть благодаря этому сын теперь мало видит Вику, только по субботам и воскресеньям. Глядишь, и отвыкнет, и все глупые Оксанины волнения кончатся. А то смотреть тошно, как Кузя заискивает перед этой девчонкой.
Как-то, катаясь на санках с деревянной горки, он перевернулся и упал в сугроб. Встал — весь в снегу, даже лицо: дети, конечно, стали смеяться. И Вика туда же — хохочет вместе со всеми. Тогда этот дурачок, чтоб распотешить ее еще больше, бросился в снег и стал кататься как бочонок. Пришлось загнать его домой, переодевать, переобувать.
И все это были еще пустяки.
Случилось вот что. С Севера приехала в их дом семья морского офицера. В этой семье был мальчик лет четырех-пяти, Павлик, пухленький, румяный. В своей светлой пушистой шубке он был похож на белого медвежонка. И девочки все вдруг воспылали к нему нежными чувствами. Как только он выходил
